Евгений Князев - Наша взбалмошная юность

Народный артист РФ, Лауреат Государственной премии, профессор, ректор Театрального института им. Б.В. Щукина

Евгений Князев
Наша взбалмошная юность

Евгений Князев - Наша взбалмошная юность

Прошло уже несколько лет, а ощущение нереальности произошедшего не покидает. Кажется, что через какое-то время Женя вернется, поэтому очень страшно приходить на кладбище и видеть его фотографию…

Наши теплые отношения начались в училище, со временем мы уже смели называть себя друзьями. Могу сказать без ложного пафоса, что эту дружбу мы пронесли через всю нашу жизнь. Взбалмошная юношеская привязанность слегка сбавила обороты, жизнь брала свое: мы работали в разных театрах, у каждого из нас был свой круг общения, семьи, дети – на прежнюю разудалую жизнь времени уже не оставалось. Может быть, дружба и предполагает бесконечное общение, круглосуточность отношений, возможность сорвать друг друга ночью одним только телефонным звонком, но мы никогда не позволяли себе этого. Женя по природе своей был деликатен и ненавязчив. Мы не теряли друг друга из виду, и основные праздники – дни свадеб, наши дни рождения, дни рождения жен и детей – всегда были общими. А началось все с Щукинского училища. Я старше Дворжецкого на три года, и к моменту поступления в Щуку уже успел окончить Горный институт. Женя же, как известно, в первый раз завалил вступительные экзамены, но то, что он не поступил «с лета», впоследствии заставило его относиться к учебе серьезно. Читал Женька медленно, но всегда проживая и сопереживая, глубоко осознавая прочитанное. Мы учились как проклятые: ходили на все занятия, выполняли все, что от нас требовали, и даже больше – если к самостоятельному показу надо было подготовить две работы, мы делали по три-четыре. Для нас это было нормально, нам на все хватало времени! Ночь – для занятий, а вечерами мы вместе ходили в театры, устраивали пирушки и даже умудрялись подрабатывать. Вначале устроились гардеробщиками в родное Щукинское училище, работали «на подмене». Денег было мало (денег студентам вечно не хватает) – пошли в Институт красоты уборщиками. Можно представить, как мы мыли полы: грязь планомерно размазывали, сырость разводили, а ощущение, что приходили не напрасно, дело сделано. Нас не выгоняли с работы – директриса очень хорошо отнеслась к несчастным студентам, прекрасно понимая, что уборщицы мы аховые – нам выделили черную лестницу, где не ходят посетители, и мы эту лестницу по очереди драили. Продержались на славном поприще целый год, зарабатывали на жизнь и чувствовали себя королями. Кроме прочего, мы с Женей получали повышенную стипендию, то есть были вполне обеспеченными гражданами, по тем временам.

Женя жил в старом чудном доме на Колхозной площади, у Полины Соломоновны, своей двоюродной бабушки. Бабуля была своеобразным экземпляром: необычайно смешная, остроумная, говорила исключительно афоризмами, и поэтому лишний раз повидаться со старушкой было несказанным удовольствием. Вся наша компания старалась как можно чаще бывать у Женьки и Полины Соломоновны в гостях, именно с этой квартирой связано больше всего воспоминаний, мы там очень много времени проводили. Квартира была холостяцкая: кабинет, спальня, через спальню проход в ванную, а кухня вообще отдельно. Наверное, предполагалось, что холостяки в состоянии ходить на крошечную кухоньку через всю лестничную клетку. Степень неухоженности жилища вызывала умиление. Мы с Женькой оторвали однажды обои и увидели там целое семейство маленьких тараканчиков. Стали их подкармливать, крошили хлебушка – проявляли заботу о братьях наших меньших. Потом этих «братьев», по-моему, хлорофосом отравили, но изначально мы проявляли гуманность. Только когда появилась Нина, квартира преобразилась – стало и чисто, и красиво, и ни одного таракана не видно.

Хорошая юность у нас была. Она была какая-то искренне-радостная, праздничная. Мы радовались друг другу, радовались учебе, радовались всему новому. Женька по натуре был чрезвычайно увлекающимся. Мне помнится период его безумной страсти к филателии: мы приезжали рано утром на Главпочтамт, чтобы погасить марки или конверты. Эти марки и конверты до сих пор хранятся у меня, как память о нашей студенческой жизни. Он любил жизнь, со всеми «вытекающими последствиями» - ему нравились все женщины, нравилось веселиться, придумывать всяческие розыгрыши, но внутренняя глубина и даже какая-то затаенная грусть ощущались всегда, особенно когда мы оставались вдвоем. Он был интеллигентным человеком, но мог высказаться и грубо, и резко. Справедливо – несправедливо – вот, пожалуй, основные категории его существования. Вся чистейшая Женина жизнь тому доказательством. Он был очень надежный человек. У него всегда была гражданская позиция, своя точка зрения на увиденное, услышанное. Мы никогда не ссорились из-за идеологии, но он был более нетерпим к существовавшему тогда режиму и ненавидел Коммунистическую партию. Его честной натуре вся фальшь, идеологическая мишура системы была очевидна уже тогда. Вероятно, неприятие это шло от всей истории жизни его отца, Вацлава Яновича.
Мы почти не разлучались, даже каникулы проводили вместе. Однажды зимой поехали в Горький. Родителей не было – Рива Яковлевна куда-то уехала, Вацлав Янович был на гастролях – мы жили вдвоем в их квартире. Именно тогда Женька познакомил меня со своими горьковскими друзьями, с многими из которых я дружу и по сей день. У нас было много летних поездок – студенческие отряды. Мы ездили с концертами по Камчатке, по Кемеровской области, выступали в самых маленьких клубах (если нам доставалось ДК захолустного районного центра, то это считалось шикарной площадкой), но получали невероятное удовольствие. Мы играли программу, которая называлась «Нам 20 лет». Самая первая поездка была как раз на Камчатку. А у Жени – самый расцвет романа с Ниной, влюблен «по уши». Денег у нас почти не было, но он все равно Нине в Москву каждый день звонил, разговаривал чуть ли не по часу. – «Женька, зачем деньги тратишь-то?» - А он смотрел сумасшедшими от любви глазами и блаженно улыбался.

Я очень хорошо помню историю их знакомства. Нинка пришла в училище на два года позже. За эти два года с нами чего только не случалось – у нас была бурная жизнь с роковыми, как тогда казалось, встречами, влюбленностями, свиданиями, портвейном. (выпивали, впрочем, мы совсем немного.) И вот в 80-м году набрали новый курс. Какие красавицы были на этом курсе – Ира Метлицкая, Нина Горелик, Ира Матвеевская! Такие замечательные крупные девочки с распущенными светлыми волосами, русалки. Я, правда, к тому моменту уже был влюблен в студентку старшего курса. А Женя, когда увидел входившую в училище Нину, просто замер на месте. Она его окинула небрежно-презрительным взглядом: еще бы – признанная красавица курса, а тут влюбленные взоры мечет какой-то худющий, длинноносый студиозус. Ему говорили: ты что, с ума сошел, что ли? А он добился! В период жениховства мы часто ездили к Нининому отцу, Игорю Иосифовичу. У Нины был открытый дом, отец – очень гостеприимный человек, остроумнейший, необыкновенный, к сожалению, умер рано. Женька мне всегда звонил и говорил: «Едем к Игорю, у него плов будет!». – «Едем. Замечательно поужинаем, замечательно проведем время, в замечательной компании…»

Свадьбу они сыграли очень быстро, на одном дыхании. Я на той памятной свадьбе был свидетелем со стороны жениха. Можно ли это забыть, можно ли это предать? Время было суматошное, мы заканчивали институт, почти каждый день «показы» в театры – и свои отрывки, и подыграть кому-то надо. Показ перенести нельзя и свадьбу перенести нельзя. Женя с Ниной быстренько расписались, быстренько приехали в квартиру на Грановского (там была огромная комната в коммуналке у Жениной бабушки). Приехали, прокричали «горько», выпили чего-то абсолютно символически и рванули на показ в театр на Малой Бронной. По-моему, Женя в отрывке из «Отелло» подыгрывал кому-то – подходящий текст в день свадьбы! Во время регистрации, правда, случился инцидент, который со временем начал вызывать лишь улыбку, а тогда… дело «пахло керосином». Женька очень ревностно относился к своей фамилии. И они договорились, что Нина оставит свою девичью, менять не будет. Но когда строгая тетя спросила: «Супруга, какую фамилию вы берете?» - Нина неожиданно ответила: «Фамилию мужа». Женю чуть удар не хватил прямо в ЗАГСе. Он посмотрел на Нинку выразительно и переспросил: «Какую?» Она: «Фамилию мужа – Дворжецкая». Свадьба могла в тот момент закончиться, так и не начавшись. Пришлось гостям брать бразды правления в свои руки и на корню гасить конфликт. Наши аргументы для разъяренного Дворжецкого (вот тебе и роль мавра!) были следующие: «Ну, ладно, какая теперь-то разница, вы же все равно уже муж и жена. Расслабься, разреши ей носить свою фамилию.» В общем, буря миновала. Мы притащили реквизиторские наручники, они были настоящие, даже с ключами (в Вахтанговском театре тогда шел спектакль «Сенсация», сцены из американской жизни) и окольцевали Женьку с Ниной этими наручниками, сковали одной цепью. Так и вышли ребята из ЗАГСа, прикованные друг к другу на всю жизнь. Кто же знал в тот веселый и беззаботный день, что жизнь эта будет столь недолгой… Первый год они были легкими на подъем – что женаты, что неженаты – мы часто встречались, куда-то бежали, старались не пропускать никаких интересных событий. Как же все радовались, когда у Жени с Ниной появилась отдельная квартирка на «Аэропорте», это было так здорово!

С годами основным временем нашего общения стало лето. Лето мы проводили вместе, актерский дом отдыха в Рузе долгие годы принимал наши семьи. Однажды мы поехали в Рузу на машинах, друг за другом, переезжали семействами: жены, дети, черепахи, кролики, собаки… Мы договорились в каких-то основных точках на трассе встречаться, потому что Женька всегда рвался вперед, всегда гонял, без скорости себя не мыслил. Я сам люблю машины, за рулем отдыхаю, но так быстро, как он, ездить не готов. Я ему постоянно твердил: «Женя, ты очень быстро гоняешь. Мне не нравится такая езда, если я с тобой, пожалуйста, поезжай медленнее». – «Какая разница! Что суждено, то суждено, такой смертью и помрешь». В условленном месте он меня дожидался и снова «рвал» вперед, потом опять меня где-то ждал. И вдруг у моего тарантаса лопнуло колесо, а Женя уже умчался. Что делать? Я начал демонтаж, а через полчаса он вернулся вместе с семьей – беспокоился. Пока мы меняли злосчастное колесо, детки мои выпустили черепаху погулять, да и забыли про нее. Проехали километров пятьдесят, возле поворота на Рузу спохватились: где черепаха? Нет ее, забыли на той остановке. Женька: «Поехали за черепахой». Я сел к нему в машину, поехали вместе. Слава Богу, черепаха никуда не делась, как будто ждала нас и недоумевала, как это мы могли ее бросить? А на следующий день нам с Женей срочно понадобилось вернуться в Москву, возникли неотложные дела. Жены и дети остались в Рузе, а мы поехали. И опять Женька впереди. Я не знаю, что такое витало в воздухе в те дни, но факт остается фактом – моя тачка опять заглохла. Женьки уже и не видно – умчался со скоростью ветра. Опаздывать на спектакль нельзя – ни мне, ни ему. Разумеется, я решил оставить машину на трассе и самостоятельно добираться до Москвы. Через какое-то время – я еще не успел выйти из машины – Женя вернулся обратно: «Вдруг почувствовал что-то». Я ему предложил бросить мою машину и поехать на одной. «Ты что! У меня же веревка есть». И на веревке потащил меня. На спектакль я не опоздал и машину не бросил, все получилось складно. Конечно, ничего экстраординарного в этом случае нет, но я не думаю, что так поступил бы каждый. Чувство товарищества, чувство «локтя» было развито в Жене в полной мере. И как он понял, что я не просто отстал, а остановился и сломался? Как он смог это почувствовать?

1 декабря 1999 у меня была первая репетиция спектакля «Провокация» в театре Школа современной пьесы. Мы репетировали, прочитали весь первый акт, и Юрский сказал: «В следующей новелле я собираюсь занять тебя и Женю Дворжецкого. Очень хочется обыграть ваше внешнее сходство». – Мы, действительно, с Женей похожи, сохранилась даже одна фотография, где мы оба в профиль – сравниваем, у кого длиннее нос. – «Для этой новеллы – отличная находка! – воскликнул Юрский. – Прервемся на полчасика и начнем читать второе действие пьесы». Во время перерыва появился Володя Качан и сказал: «Невероятно, но говорят, что Женя Дворжецкий попал в аварию и, кажется, погиб…» Только был разговор о том, как мы будем играть вместе, а тут «погиб»… Никто, конечно, не поверил, стали говорить, что надо позвонить… Куда? Звонить Нине? Возникло жуткое ощущение, предчувствие… Начали названивать каким-то посторонним людям в Детский театр, была надежда, шанс, что все не так… И вдруг: «Да»… Мы так и не закончили той репетиции, оглушенные и придавленные неожиданным горем…

Из книги «Всегда ваш – Е. Дворжецкий»
		скачать статью в формате Word