Евгений Князев: «ГЛАВНОЕ В НАШЕЙ ПРОФЕССИИ – СТАРАТЬСЯ
БЫТЬ МОЛОДЫМ»
У этого человека много званий, регалий. Он - народный
артист, ведущий актер одного из самых знаменитых театров
страны -Вахтанговского. Профессор, а с нового учебного
года, вернее с июля 2003 года - и ректор Щукинского
училища при Государственном академическом театре им. Евг.
Вахтангова. Изюминка его творческой жизни состоит еще и
в том, что он - один из любимых актеров Петра Наумовича
Фоменко. Он очень страстен и горяч на сцене, а в жизни -
скромен и даже немного застенчив. Совсем не похож на
мэтра.
- Евгений Владимирович, какая из ваших нынешних
«ипостасей» сейчас самая главная?
- Мне
кажется, что все, чем я сейчас занимаюсь - это смысл
жизни. И когда мне не хватает времени на выполнение
какого-либо дела – это нормально. Вот если у меня время
остается, я не знаю, чем заняться.
-
Суета не заедает?
- А на
суету не остается времени. С трудом нахожу паузы, чтобы
успеть что-то для дома: делаю фактически все один,
поскольку я - единственный мужчина в доме, у меня одни
женщины: дочери, жена, теща.
- Вы
производите впечатление такого романтичного и страстного
человека на сцене: Вы - поэт в душе?
- Не
знаю... Мне нравится раннее утро, нравится ехать по
дороге, когда хлещет дождь, и когда «дворники» на
лобовом стекле размахивают эту воду. А я куда-то спешу.
Мне жалко становится людей, которые идут пешком, и если
мне в этом ненастье встречается человек, который бежит
под дождем без зонта, я могу его подвезти...
-
Вас, как актера, питают жизненные впечатления?
-
Конечно! Например, когда работаю со студентами,
вспоминаю какие-то ситуации, которые были со мной! Вот
сёгодня утром я ходил в тумане, и было ощущение
невесомости. Я его запомнил...
- Вы
ведь не сpазу пошли в эту любимую профессию. Вначале
планировали для себя совсем иной путь...
- Да, я
учился в горном институте, закончил его. И получил
диплом о том, что я инженер подъемно-транспортных машин.
К актерской профессии я шел очень трудно и долго. Сейчас
вспоминаю, что когда-то давно она возникла «в недрах»
меня, но произнести вслух я этого не мог, потому что в
семье не было никаких предпосылок к актерству. Жил я
тогда недалеко от Ясной Поляны, это было тихое место: не
деревня, а просто такое поселение людей разных
национальностей. Однажды мама отвезла меня в театр, я
увидел, как открылся занавес, началось действие, и это
мне запало в душу. Но я никому не говорил о своих
мечтах, стеснялся. Я вообще по жизни очень стеснительный
человек, был и остаюсь таким. Мне даже сейчас нужно
постоянно преодолевать себя: как на сцену выходить -
начинается сердцебиение, но, когда произносишь первую
фразу и уже пошло, то вроде ничего, отпускает. А тогда
втайне от всех я заходил в книжный магазин посмотреть
правила приема в театральный институт. Я прочитал, что
нужно учить стихотворение, басню, прозу и монолог. И
выучил монолог Незнамова из пьесы «Без вины виноватые»!
Потом, как Вы знаете, я эту роль сыграл.
- А
Вахтанговскую школу, т.е. Щукинское училище Вы выбрали
не случайно?
- Я
занимался самодеятельностью, у нас был руководитель
студии в горном институте - Зоя Васильевна Григорьева.
Она закончила заочное отделение Щукинского училища, и от
нее я узнал, что это очень хорошее учебное заведение.
Поступать мне было сложно. Я должен был в Министерстве
взять разрешение на получение второго высшего
образования. И вместо того, чтобы готовиться к
сочинению, истории, коллоквиуму, я провел весь месяц в
министерстве. Меня посылали по разным кабинетам, а я
ведь уже был не молодой, мне был 21 год. Доходило до
того, что чиновники меня спрашивали: «Они вас точно
принимают? А что вы можете показать»? Я не знал, что
показать и предлагал им что-нибудь прочитать. Они
милостиво соглашались: «Ну, почитайте нам что-нибудь». И
я, понимая, что делаю глупость, им читал. Мне было
стыдно, но я очень хотел получить эту бумагу. Я читал и
чувствовал, что они подсмеивались надо мной. Стыдно даже
вспоминать.
-
Сейчас профессор Князев принял бы того молодого Женю
Князева в Щукинское училище?
-
Конечно, принял бы, а иначе кто бы ректором потом был?!
(Смех) Я ведь поступал в театральный и раньше, после
школы, в 16 лет. Дошел до 3-го тура. Мне тогда сказали:
«Сейчас у тебя нет никаких оснований, но ты не бросай
этого дела, и в следующем году приходи поступать. Ты
сейчас молод, тебе нужно поднажать». Я тогда отнесся к
этим словам, как к отговорке. А сейчас мы сами говорим
такие слова, когда видим, что человек еще не созрел.
- А
можете ли вы «однозначно» сказать человеку: «Нет, вы -
не актер!»
- Нет, я
не беру на себя такой ответственности, потому что всегда
вспоминаю себя в том качестве. Я же не знаю, что
творится у него внутри. Может быть, есть какой-то
внутренний зажим, и ему нужно раскрыться где-то в другом
месте. И я говорю: «Ты сейчас конкурс выдержать не
можешь, но попробуй где-нибудь в другом месте, может
быть, там у тебя все получится». А взять на себя
ответственность сказать: «Ты не талантливый», - я лично
не могу. Даже когда веду курс, и мне приходится
отчислять студента по каким-то причинам, я никогда не
отчисляю по профессиональной непригодности.
-
Евгений Владимирович, Вы сами сказали, что Вы - человек
застенчивый, скромный, я это всегда чувствовал. Но ведь
теперь Вы - ректор, а на этой должности нужно иногда
стукнуть кулаком по столу или прикрикнуть строгим
начальственным голосом. Вам эта под силу?
- Да. Но
я не буду стучать и кричать. Ведь важно, какой поступок
ты совершаешь, не как ты его совершаешь. Можно совершать
поступки достаточно жесткие, но не обязательно делать
это громко и с криком. Можно спокойно сказать: «Сейчас
за содеянное ты должен понести наказание, я считаю; что
наказание должно быть таким-то. Ты должен быть отчислен
из института. Поэтому никакие оправдания я не принимаю,
ты отчисляешься». Я так поступал всегда и продолжаю
поступать. Может быть, это называется «мягко».
- Раз
уж мы начали с педагогики, не могу не перейти к вопросам
школы. Как Вы считаете, есть ли такое понятие, как
Вахтанговская школа, считаете ли себя истинным
вахтанговцем? Что Вы говорите своим студентам о
традициях Щукинского училища?
- Сейчас
довольно часто можно слышать от влиятельных театральных
деятелей, дескать, давайте отбросим такое понятие, как
театральная школа. В какой-то степени это верно, потому
что, в конечном итоге, для актера, если он талантливый,
неважно, какую школу он окончил. С другой стороны,
говорить: «Давайте отбросим все школы», - означает
зачеркнуть имя своей собственной матери. Вроде того, что
нас родила одна «усредненная» мать, не важно, какая. Но
мы же учились в этой школе, ей 80 с лишним лет, эту
школу создал Вахтангов, основоположник знаменитого
театра! Тогда давайте снимем все названия театров, и не
будет театра Вахтангова, не будет МХАТа, не будет Театра
им. Пушкина, которым в свое время руководил Таиров! Но,
если мы говорим, что хотим уважительно относиться к
своей истории, к предкам, тогда мы должны оберегать свое
достояние. С другой стороны, кричать «с шашкой наголо»,
что наша школа самая лучшая, это было бы нескромно. Хотя
своим студентам я всегда буду говорить, что наша школа
замечательная, потому что у нее есть своя история. Мы
работаем по программе, которая была создана в 1914 году.
Кто-то может сказать, что это плохо, а я считаю, что это
хорошо! Она немножко модернизировалась, в нее
привносилось новое, но ту методологию, которую предложил
Евгений Вахтангов и потом развивал Борис Захава, мы
сохранили. Ведь они выбрали то рациональное, что может
помочь воспитать артиста. Вот говорят: «Этот спектакль
мхатовского направления, этот - вахтанговского». Значит,
это направление все-таки существует. Но что это такое
практически? Вряд ли объяснишь... Говорить, что это
яркая форма при глубоком содержании - банально. Главное
в вахтанговской актерской профессии - это стараться не
унывать, стараться быть всегда молодым. Когда я был
молодым артистом, у нас шел спектакль «Скупщик детей».
Там играла замечательная актриса, которая работала
вместе с Вахтанговым, - Нина Андреевна Андреева. Она
была уже далеко не молода, ее привозили на машине, у нее
было плохо с ногами. Ее под руки подводили к сцене. Но
как только подходила очередь ее реплики, она выпархивала
на подмостки и играла. А когда уходила со сцены, опять
обмякала. Это, наверное, может сказать актер о любой
театральной школе. Но, так как я с этим сталкивался, то
могу утверждать, что это непременное свойство
вахтанговского артиста: быть всегда молодым, не бояться
падать, а, падая, снова подниматься.
-
Наверное, это непростой вопрос, но мне хочется его
задать. Считаете ли Вы себя реализованным, достаточно
востребованным в своем театре?
(Долгая
пауза) Я обижаться на театр Вахтангова не вправе. Я
востребован. Я играю, много играю. Может быть, я не
получил тех ролей, которые хотел бы получить, и теперь
уже не получу, Наверное, это каждый актер, может сказать
о себе. У каждого человека относительно самого себя есть
индивидуальное, представление о своем месте в жизни. Я
не хочу гневить Бога. Я сыграл в театре Вахтангова те
роли, которые дали мне имя, уверенность в себе. Которые
дали мне возможность в определенный период крепко встать
на ноги. Я благодарен режиссерам, с которыми работал,
прежде всего - Петру Наумовичу Фоменко. Я чувствую в
себе силы играть еще больше, но, вероятно, у театра
существует какая-то политика. Я ведь не могу переходить
из спектакля в спектакль. Я не виноват, что спектакль
«Ночь игуаны», который делался «на меня», не получился,
и его сняли с репертуара. Это был очень тяжелый период
для меня, я думал, что не оправлюсь больше, и даже попал
в больницу после этого. Не задался спектакль, что-то не
случилось. Я обычно всегда четко ощущаю зрительный зал.
А в том спектакле я его не понимал. Я был на сцене 3
часа, не уходя с нее ни на секунду. У меня были огромные
монологи, тексты, диалоги, танцы, бегание по лестницам.
А заканчивался спектакль, умирал мой персонаж, и я
говорил себе: «А для чего все это? Что ты сейчас сыграл?
Что ты сейчас сказал зрителям? Ничего!» И уходил
больной.
- А
после хорошего спектакля Вы легко выходите из роли?
- Нет.
Спектакль не отпускает достаточно долго. Это не значит,
что нужно пойти и обязательно в каком-нибудь заведении
«расслабиться», чтобы выйти из этого состояния. Для меня
лично в этом нет необходимости. Мне достаточно выйти из
театра и побыть какое-то время наедине с самим собой.
-
Принято считать, что актер - подневольный человек. Это
было и во времена Незнамова, это, наверное, есть и
сейчас. Вам знакомо это чувство?
Актерская профессия предполагает выполнение чужой воли.
Моя задача, моя работа заключается в том, что я должен
выполнить волю режиссера, ту задачу, которую он ставит
передо мной. И моя профессия заключается в том, что я
это должен оправдать, донести это до зрителя, и чтобы
это было убедительно. А зависимость?.. Да, мы всегда
зависимы, к сожалению. Но, если ты независим, то
результат тоже может быть достаточно неинтересный. В том
смысле, что актер - это, прежде всего, индивидуальность.
И у него есть набор приспособлений, штампов. И если
пришел человек со стороны, который хочет что-то в тебе
поменять или найти в тебе какие-то новые краски, а ты
ему сопротивляешься и не выполняешь его волю, то из роли
в роль будет переходить одна и та же фигура и
произносить разные слова. Это тоже, мне кажется,
неправильно.
- Мне
всегда казалось, что Вы каждый раз выходите на сцену,
как мальчишка: глаза горят, играете взахлеб. Возникает
впечатление, что Вы ненасытны до ролей и каждую из них
воспринимаете, как нечто первозданное. Это обманчивое
впечатление, или в Вас действительно бродят такие мощные
страсти?
- Мне
нравится быть на сцене. Но ни в одном спектакле не
удается выполнить пожелание Петра Наумовича Фоменко - не
делать то, о чем Вы сейчас говорите. (Смех) Он просит,
чтобы был только взгляд, только поворот головы...
- Вы
играли и играете практически во всех спектаклях,
поставленных в Вахтанговском театре Петром Наумовичем
Фоменко. Без ложной скромности, как Вы считаете, почему
из такого количества знаменитых актеров Вашего театра он
выбрал именно Вас? Как Вы с ним сошлись?
- Я не
знаю, как это случилось, это было так странно. Когда я
пришел в театр, очень много
слышал о Фоменко. Он делал у нас спектакль «Дело» по
Сухово-Кобылину. Я играл роль Шила, очень характерную
роль. Фоменко меня совсем не знал и, тем не менее, дал
мне эту роль. Она говорят, получилась выразительной и
яркой. Мне очень хотелось, работать у Фоменко и
репетировать с ним дальше. Но в спектакле «Государь ты
наш, батюшка» мне досталась, как мне казалось, очень
функциональная роль: убери ее и ничего не случится,
спектаклю не повредит. Мне так было обидно, я ничего не
мог с собой поделать! А у меня есть черта: если
«заклинит», я все равно поступлю, как мне кажется
правильным, даже вопреки здравому смыслу. Буду мучиться,
но все равно сделаю так. И когда Фоменко на читке
спросил, кому не интересно и кто не хочет работать, я
сказал: «Я не хочу». И ушел. Это был конфликт, и я
старался не попадаться ему на глаза. А когда попадался,
здоровался, он кивал головой, и на этом наши
взаимоотношения заканчивались. Но однажды он остановился
и сказал: «У меня к тебе может быть одно предложение, но
я пока говорить ничего не буду. Может быть, не случится
этого»? Меня это очень заинтересовало, запало, но я не
звонил, не спрашивал. Он как-то сказал: «Прочитай «Без
вины виноватые». Выяснилось, что я должен был
репетировать Мурова, в первой части, в прологе, когда он
приходит к молодой Отрадиной. Потом исполнитель роли
Мурова должен был меняться. Но, в конце концов, мне
досталась роль Незнамова. Репетировалось трудно и
интересно: такого подробнейшего разбора я никогда до
этого не встречал. Это можно было репетировать
бесконечно, сидеть, смотреть... А как репетировали наши
актеры! Я смотрел и думал: «Боже мой! Вот они,
вахтанговские артисты! Они блистательно играют!» Я
смотрел на Юлию Константиновну Борисову, и видел, как у
нее в определенной сцене всегда подкатывал комок к
горлу. Причем, совершенно искренне. Я понимаю, что она
актриса, что, наверное, существует какая-то техника. Но
эта техника не заключается в «вызывании» слез, а - в
попадании в нужную эмоцию. Я ей говорил: «А можно Вашу
руку поцеловать?» Она дает мне руку, у нее глаза
влажные, я целую руку, и у меня комок в горле. А какой
роскошный Юрий Васильевич Яковлев! Я его давно таким не
видел. А какая блистательная роль у Максаковой! А какой
был Шмага, которого репетировал Волынцев!
- А
Вы - хороший партнер? Часто ли Вам коллеги говорят: ты
здорово сыграл, с тобой легко?
Не знаю,
имею ли я право так говорить или нет, но однажды после
спектакля «Без вины виноватые» Юлия Константиновна
Борисова мне сказала: «Вы - партнер, с которым мне
хорошо». Может, она этого и не помнит, но я это
запомнил. Мне это было лестно и важно.